Неточные совпадения
Прежде нежели начать доказывать, надобно еще
заставить себя выслушать, а как это
сделать, когда жалобщик самого
себя не умеет достаточно убедить, что его не следует истреблять?
Но он чувствовал
себя бессильным; он знал вперед, что все против него и что его не допустят
сделать то, что казалось ему теперь так естественно и хорошо, а
заставят сделать то, что дурно, но им кажется должным.
— Но представьте же, Анна Григорьевна, каково мое было положение, когда я услышала это. «И теперь, — говорит Коробочка, — я не знаю, говорит, что мне
делать.
Заставил, говорит, подписать меня какую-то фальшивую бумагу, бросил пятнадцать рублей ассигнациями; я, говорит, неопытная беспомощная вдова, я ничего не знаю…» Так вот происшествия! Но только если бы вы могли сколько-нибудь
себе представить, как я вся перетревожилась.
Он
заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она
сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
— Есть причина. Живу я где-то на задворках, в тупике. Людей — боюсь, вытянут и
заставят делать что-нибудь… ответственное. А я не верю, не хочу. Вот —
делают, тысячи лет
делали. Ну, и — что же? Вешают за это. Остается возня с самим
собой.
— Пишу другой: мальчика
заставили пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его
сделали помощником конюха. Он полюбил лошадей, но его взяли во флот. Он море полюбил, но сломал
себе ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви — на хорошей девице, а женился из жалости на замученной вдове с двумя детьми. Полюбил и ее, она ему родила ребенка; он его понес крестить в село и дорогой заморозил…
Через полчаса он убедил
себя, что его особенно оскорбляет то, что он не мог
заставить Лидию рыдать от восторга, благодарно целовать руки его, изумленно шептать нежные слова, как это
делала Нехаева. Ни одного раза, ни на минуту не дала ему Лидия насладиться гордостью мужчины, который дает женщине счастье. Ему было бы легче порвать связь с нею, если бы он испытал это наслаждение.
Обломов стал было
делать возражения, но Штольц почти насильно увез его к
себе, написал доверенность на свое имя,
заставил Обломова подписать и объявил ему, что он берет Обломовку на аренду до тех пор, пока Обломов сам приедет в деревню и привыкнет к хозяйству.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб
заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом деле японскому глазу больно видеть чужие суда у
себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они
сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
Японцы приезжали от губернатора сказать, что он не может совсем снять лодок в проходе; это вчера, а сегодня, то есть 29-го, объявили, что губернатор желал бы совсем закрыть проезд посредине, а открыть с боков, у берега, отведя по одной лодке. Адмирал приказал сказать, что если это
сделают, так он велит своим шлюпкам отвести насильно лодки, которые осмелятся
заставить собою средний проход к корвету. Переводчики, увидев, что с ними не шутят, тотчас убрались и чаю не пили.
— Только подумаем, любезные сестры и братья, о
себе, о своей жизни, о том, что мы
делаем, как живем, как прогневляем любвеобильного Бога, как
заставляем страдать Христа, и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения, что все мы обречены погибели. Погибель ужасная, вечные мученья ждут нас, — говорил он дрожащим, плачущим голосом. — Как спастись? Братья, как спастись из этого ужасного пожара? Он объял уже дом, и нет выхода.
— Может быть, я
заставил вас
сделать лишние издержки? — спрашивал Привалов. — Тогда позвольте мне оставить все вещи за
собой.
Понимаешь ли ты, что если я люблю этого человека, а ты требуешь, чтоб я дал ему пощечину, которая и по — моему и по — твоему вздор, пустяки, — понимаешь ли, что если ты требуешь этого, я считаю тебя дураком и низким человеком, а если ты
заставляешь меня
сделать это, я убью тебя или
себя, смотря по тому, чья жизнь менее нужна, — убью тебя или
себя, а не
сделаю этого?
Но такие обвинения легко поддерживать, сидя у
себя в комнате. Он именно потому и принял, что был молод, неопытен, артист; он принял потому, что после принятия его проекта ему казалось все легко; он принял потому, что сам царь предлагал ему, ободрял его, поддерживал. У кого не закружилась бы голова?.. Где эти трезвые люди, умеренные, воздержные? Да если и есть, то они не
делают колоссальных проектов и не
заставляют «говорить каменья»!
Будущее было темно, печально… я мог умереть, и мысль, что тот же краснеющий консул явится распоряжаться в доме, захватит бумаги,
заставляла меня думать о получении где-нибудь прав гражданства. Само
собою разумеется, что я выбрал Швейцарию, несмотря на то что именно около этого времени в Швейцарии
сделали мне полицейскую шалость.
«Киреевские, Хомяков и Аксаков
сделали свое дело; долго ли, коротко ли они жили, но, закрывая глаза, они могли сказать
себе с полным сознанием, что они
сделали то, что хотели
сделать, и если они не могли остановить фельдъегерской тройки, посланной Петром и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб тот скакал по нивам и давил людей, то они остановили увлеченное общественное мнение и
заставили призадуматься всех серьезных людей.
Он
сделал себе общественное положение своими нападками и
заставил бесхарактерное общество терпеть розги, которыми он хлестал его без отдыха.
Как реакция после напряженной деятельности, когда надо было выиграть время и
заставить себя преодолеть усталость, чтобы дойти до лесу, вдруг наступил покой и полный упадок сил. Теперь опасность миновала. Не хотелось ничего
делать, ничего думать. Я безучастно смотрел, как перемигивались звезды на небе, как все новые и новые светила, словно алмазные огни, поднимались над горизонтом, а другие исчезали в предрассветной мгле.
Раиса Павловна держала
себя, как все женщины высшей школы, торжествуя свою победу между строк и
заставляя улыбаться побежденных. Нужно ли добавлять, что в гостиной Раисы Павловны скоро появились Майзель, Вершинин, Сарматов — одним словом, все заговорщики, кроме Яши Кормилицына, который в качестве блаженненького не мог осилить того, что на его месте
сделал бы всякий другой порядочный человек.
«Славный Гайнан, — подумал подпоручик, идя в комнату. А я вот не смею пожать ему руку. Да, не могу, не смею. О, черт! Надо будет с нынешнего дня самому одеваться и раздеваться. Свинство
заставлять это
делать за
себя другого человека».
Время, предшествующее началу следствия, самое тягостное для следователя. Если план следствия хорошо составлен, вопросы обдуманы, то нетерпение следователя растет, можно сказать, с каждою минутой. Все мыслящие силы его до такой степени поглощены предметом следствия, что самая малейшая помеха выводит его из
себя и
заставляет горячиться и
делать тысячу промахов в то самое время, когда всего нужнее хладнокровие и расчет.
Есть множество средств
сделать человеческое существование постылым, но едва ли не самое верное из всех — это
заставить человека посвятить
себя культу самосохранения. Решившись на такой подвиг, надлежит победить в
себе всякое буйство духа и признать свою жизнь низведенною на степень бесцельного мелькания на все то время, покуда будет длиться искус животолюбия.
— И никто даже знать не хочет, что если я достигал чего-нибудь в жизни, так никогда ни просьбами, ни искательствами в людях, а всегда, наперед поймав человека в свои лапы,
заставлял его
делать для
себя.
У меня будет особенная комната (верно, St.-Jérôme’ова) и я буду сам убирать ее и держать в удивительной чистоте; человека же ничего для
себя не буду
заставлять делать.
Счастье Александрова, что он очень недурной имитатор. Он
заставляет себя вообразить, что это вовсе не он, а милый, круглый, старый Ермолов скользит спокойными, уверенными, легкими шагами. Вот Петр Алексеевич в пяти шагах от начальницы остановил левую ногу, правой прочертил по паркету легкий полукруг и, поставив ноги точно в третью позицию,
делает полный почтения и достоинства поклон.
В час дня пароход отвалил. Только тогда, после общего завтрака, Елена потихоньку, точно крадучись, спустилась в салон. Какое-то унизительное чувство, против ее воли,
заставляло ее избегать общества и быть в одиночестве. И для того чтобы выйти на палубу после завтрака, ей пришлось
сделать над
собой громадное усилие. До самой Ялты она просидела у борта, облокотившись лицом на его перила.
Случалось, что в это время приказчик
заставлял меня что-либо
делать, я отходил от старика, но он, оставаясь один на галерее, продолжал говорить в пустоту вокруг
себя...
— Вы решились взять меня с
собою вроде письмоводителя… То есть, если по правде говорить, чтобы не оскорблять вас лестию, вы не решились этого
сделать, а я вас
заставил взять меня. Я вас припугнул, что могу выдать ваши переписочки кое с кем из наших привислянских братий.
Он так
себя ставит, чтобы можно было на страшном суде сказать: это я не сам
делал,
заставляли меня насильно другие люди, разные.
Старик обожал
себя; из его слов всегда выходило так, что свою покойную жену и ее родню он осчастливил, детей наградил, приказчиков и служащих облагодетельствовал и всю улицу и всех знакомых
заставил за
себя вечно бога молить; что он ни
делал, все это было очень хорошо, а если у людей плохо идут дела, то потому только, что они не хотят посоветоваться с ним; без его совета не может удаться никакое дело.
Само
собою разумеется, что он при этом может пользоваться всеми средствами, какие найдет пригодными, лишь бы они не искажали сущности дела: он может вас приводить в ужас или в умиление, в смех или в слезы,
заставлять автора
делать невыгодные для него признания или доводить его до невозможности отвечать.
А Лунёв подумал о жадности человека, о том, как много пакостей
делают люди ради денег. Но тотчас же представил, что у него — десятки, сотни тысяч, о, как бы он показал
себя людям! Он
заставил бы их на четвереньках ходить пред
собой, он бы… Увлечённый мстительным чувством, Лунёв ударил кулаком по столу, — вздрогнул от удара, взглянул на дядю и увидал, что горбун смотрит на него, полуоткрыв рот, со страхом в глазах.
Его всегда
заставляли делать то, что было неприятно ему, он искренно жалел
себя, почти готовый плакать, и любовался
собою…
Через месяц Юлинька женила на
себе Долинского, который, после ночного посещения его Юлинькой, уже не колебался в выборе, что ему
делать, и решил, что сила воли должна
заставить его загладить свое увлечение. Счастья он не ожидал, и его не последовало.
И если бы можно было издеваться над самим
собою в тысячу раз сильнее и
заставить хохотать весь свет, то я бы это
сделал!
Глумова. Вы меня
заставите завидовать сыну. Да, именно, он
себе счастье нашел в вашем семействе. Однако мне и домой пора. Не сердитесь на меня за мою болтовню… А беда, если сын узнает, уж вы меня не выдайте. Иногда и стыдно ему, что у меня ума-то мало, иногда бы и надо ему сказать: какие вы, маменька, глупости
делаете, а ведь не скажет. Он этого слова избегает из почтения к родительнице. А уж я бы ему простила, только бы вперед от глупостей остерегал. Прощайте, Клеопатра Львовна!
Позвать человека и
заставить его
сделать себе услугу, без которой можно обойтись, дяде Якову казалось «стыдно».
Семнадцатилетняя княжна решила как можно скорее оставить материн дом. Выход представлялся один — замужество. Княжна Анастасия никого не любила, ей даже никто не нравился, ей было все равно, за кого бы ее судьба ни вынесла, лишь бы поскорее, лишь бы
заставить завидовать
себе своих подруг, уехать за границу, а возвратясь оттуда, жить открытым домом и
делать то же, что
делают другие, то есть «выезжать в свет», к чему бабушка была решительно неспособна и откровенно в этом сознавалась, говоря, что...
Потапыч. И чужих. На всех свою заботливость простирают. Такое доброе сердце имеют, что обо всех беспокоются. И уж очень сердятся, когда без их спросу
делают. А уж как о своих воспитанницах заботятся, так это на редкость. Одевают их, как бы истинно своих родных дочерей, и иногда с
собой кушать сажают, и работать ничего не
заставляют. Пускай, говорят, смотрят все, как у меня живут воспитанницы; хочу, говорят, чтоб все им завидовали.
— Э, мы и так
сделаем — ничего! — подхватил Николя и в самом деле
сделал. Он, в этом случае, больше приналег на подчиненных отца и от малого до большого всех их
заставил взять по нескольку билетов, так что опять выручил тысячи три, каковые деньги поверг снова к стопам Елены. Николя решительно, кажется, полагал пленить ее этим и вряд ли не подозревал, что деньги эти она собирает вовсе не для бедных девушек, а прямо для
себя!
— Но положим, что любит, то все-таки должна
делать это несколько посекретнее и не кидать этим беспрестанно в глаза мужу. Все такого рода уступки будут, конечно, несколько тяжелы для всех вас и
заставят вас иногда не совсем искренно и откровенно поступать и говорить, но каждый должен в то же время утешать
себя тем, что он это
делает для спокойствия другого… Dixi! [Я сказал! (лат.).] — заключил Миклаков.
— Будешь уверять во всем, как нужда
заставит, — сказала невеселым голосом Домна Осиповна. — Мы, женщины, такие несчастные существа, что нам ничего не позволяют
делать, и, если мы хлопочем немножко сами о
себе, нас называют прозаичными, бессердечными, а если очень понадеемся на мужчин, нами тяготятся!
Федор Тимофеич в ожидании, когда его
заставят делать глупости, стоял и равнодушно поглядывал по сторонам. Плясал он вяло, небрежно, угрюмо, и видно было по его движениям, по хвосту и по усам, что он глубоко презирал и толпу, и яркий свет, и хозяина, и
себя… Протанцевав свою порцию, он зевнул и сел.
Эта слабость
заставляла его
делать из Истомина известность столь крупную, какою он в самом деле не был, — льстить ему и поблажать его разнузданности, которую художник считал в
себе страстностью.
А Фридрих Фридрихович, черт его знает, со вчерашнего похмелья что ли, вдруг начинает мне шутя сообщать, что Берта Ивановна дома его порядочно выпудрила за то, что он
заставлял ее целоваться с Истоминым. «Говорит, просто, говорит, как удав, так и впивается. Если б, говорит, ты не стоял возле меня, так я бы, кажется, не знала, что с
собой делать?»
— Разве ты не
делаешь того же самого? — продолжал Сенечка. — Разве твоя картина не тот же вопрос? Разве ты знаешь, хорошо ли поступила эта женщина? Ты
заставишь думать людей, вот и все. И кроме эстетического чувства, которое возбуждает всякая картина и которое одно, само по
себе, стоит не очень-то много, не в этом ли смысл того, над чем мы трудимся?
— Вот видишь! Ах, Андрей, Андрей, вытащи ее! Я не могу. Я глупый, горбатый черт. Ты сам очень хорошо знаешь, что я не протащу через всю жизнь, долгую жизнь, и тяжести одного
себя без посторонней помощи, без твоей, например, а уж другого кого-нибудь поддерживать… куда мне! Мне самому нужно, чтобы меня спасали от пьянства, брали к
себе,
заставляли работать, держали у
себя мои деньги, писали корзинки, диваны и всякую обстановку для моих котов. Ах, Андрей, что бы я без тебя
делал?
Но здесь я должен
сделать довольно горькое для моего самолюбия признание. Я чувствую, что в жизни моей готовится что-то решительное, а это невольно
заставляет меня чаще и чаще обращаться к самому
себе. Бывают минуты, когда откровенная оценка пройденного пути становится настоятельнейшею потребностью всего человеческого существа. По-видимому, одна из таких минут наступает теперь для меня…
Но мечты прерывались, его то звали к матери, то приезжала тетка или сестра и
заставляли его рассказывать, что
делала и как
себя чувствовала старуха в продолжение двух дней и не хуже ли ей?
— Матушка Юлия Владимировна! Ваше высокоблагородие! Заступитесь за меня,
сделайте божескую милость, примите все на
себя: вам ведь ничего не будет. Я, мол, его через силу
заставила. Ваше высокоблагородие!
Заставьте за
себя вечно бога молить!